ПЕРСОНАЛЬНЫЙ САЙТ ИЛЬИ ЖУКОВА » БИОГРАФИЯ

Итак, родился я, как мне говорят, и как записано во всех документах, в день Веры, Надежды, Любви, а также их матери Софьи, 30 сентября 1962 года.

Мне кажется, в другой день я не мог родиться. Стопроцентно женский день. И если уж ты не родился женщиной, то окружен ими будешь непременно. А это не так уж плохо.

1962 год. Это было время, когда народ находился под радостным впечатлением первого в истории человечества полета в космос на космическом корабле "Восток" Юрия Гагарина - этого солнечного парня.

Хрущевская оттепель была в полном разгаре. В сердцах у всех была огромная надежда на начинающееся светлое будущее. Дух захватывало от невероятных возможностей человека. Казалось, все мы на пороге Новой светлой эры.

Не все, однако, тогда знали про карибский кризис. А человечество стояло не только перед новой космической эрой, но и перед возможностью мировой войны и самоуничтожения.

Про кризис народ не вспоминает, а Гагарин, радостная эпоха Гагарина живет в сердцах у всех, кто знал то время. И я буду считать себя гагаринцем.

Отцу моему - Жукову Илье Вячеславовичу (он 1923 года рождения) было тридцать девять лет. Он был фронтовик, выпускник философского факультета МГУ. Работал он редактором в издательстве "Просвещение", которое, как всем известно, выпускает учебники. За плечами у него было два, как видно, не очень удачных брака, после которых не возникло детей.

Маме - Татьяне Анатольевне Павловой было на десять лет меньше - двадцать девять. У нее тоже было высшее образование - педагогический институт и ординатура. Она работала в детском саду музыкальным работником. Брак у нее был второй. А в первом возник сын Володя.

Володе, когда я родился, было шесть лет. Я его очень люблю.

Итак, я родился осенним сентябрьским днем, когда вся Москва бывает в арбузах, дачных цветах и желтых кленовых листьях, когда все после лета отдохнувшие и радостные. Когда у школьников и студентов начался учебный год, все радостно встречаются, еще не устали и не озабочены сессиями и экзаменами, когда в России еще тепло и когда в Подмосковье идет народная охота за последними грибами.

Недавно я понял, что раз родился я тридцатого сентября, то зачали меня родители чуть ли не в новогоднюю ночь. Попробуй-ка после этого не быть счастливым, Я знаю, что был желанным ребенком. Знаю не только потому, что родители об этом говорили, но и потому что чувствую это физически и сейчас.

Это счастье - чувствовать себя желанным.

Рождался я трудно, хотя помню это опять же, как говорится в таких случаях, смутно.

Мама говорит, что меня спасли.

Акушерка спасла, имени которой я не знаю. Да хранит ее Бог. Перед родами я в животе у мамы неправильно расположился, и меня пришлось переворачивать. Судьба улыбнулась нам - и вот я на свободе! Все счастливы!

Рождение свое я произвел в самом сердце Москвы, в роддоме на улице Герцена (Большая Никитская). Мемориальной доски по этому поводу на роддоме не было, вероятно потому, что просто не успели: дом вскоре снесли и построили на его месте Агентство ТАСС.

Проходя у Никитских ворот, я всегда показываю пальцем на могучую арку перед входом в это славное заведение, в которую вмонтирован железный земной шар довольно приличных размеров, и говорю, что считаю шар исполняющим обязанности доски в мою честь.

Теплым октябрьским днем папа мой получил сверток со мной. Он говорил, что я тогда не только был рыжим, но и будто бы зевнул и улыбнулся ему. Отец совершенно потерял голову от своего первенца, и воспоминания о нашем первом свидании и моей улыбке впоследствии повторял много-много раз.

Отнесли меня недалеко - в комнатку на Суворовском бульваре, которая стала моим первым жилищем.

Ребенком я рос, похоже, спокойным и скромным. Да и могло ли быть иначе в семье, где трое детей. Через два с небольшим года после меня мама родила девочку - мою сестру Дарью.

Довольно рано - в четыре-пять лет - проявились у меня музыкальные способности. Попал я к известнейшему тогда в Москве педагогу - Михаилу Петровичу Кравецу, который заявил, что ребенок одаренный и с ним надо заниматься.

Но время шло, мне исполнилось уже 7 лет, но в школу меня родители не отдали, а решили годик подождать. По-настоящему музыкой я начал заниматься случайно, за компанию с сестрой.

У нее были таланты. И пятилетнюю девочку, как это и полагается по науке, стали водить на занятия по фортепиано к потрясающей, я думаю, великой женщине - Анне Даниловне Артоболевской.

Она уже тогда была в годах, было у нее множество учеников-лауреатов. От нее исходила какая-то удивительная энергия. Был в ней какой-то свет, огонь. Несла она светильник искусства, любви к людям. Именно она бросила искру любви к музыке в мое сердце. Я вдруг почувствовал непреодолимое желание играть на рояле, мог упражняться часами, просыпался в 6 утра и бормотал: " К учительнице!..".

Через три месяца я уже играл прилично детские пьески, у меня обнаружился абсолютный слух ( это означает, что человеку, отвернувшемуся от инструмента, нажимают на рояле ноту, а он говорит, какая это нота). И я выдержал вступительный экзамен в самую знаменитую Центральную музыкальную школу при Московской консерватории для особо одаренных детей, где преподавала Анна Даниловна.

К сожалению поучиться у нее в школе мне не удалось, и это имело сильное влияние на мою дальнейшую жизнь.

Учительницей моей стала Тамара Дмитриевна Мануильская - дочь знаменитого большевика и соратника Ленина Дмитрия Захаровича Мануильского.

Мануильский как-то попал в тюрьму, и товарищи вынесли его оттуда в корзине из-под фруктов. Большевики потом весело смеялись. Вы вообще себе представляете эту картинку? Попробуйте с каким-нибудь мужичком в корзинке непринужденно побродить по весеннему лесу. Как-нибудь там радостно вприпрыжку, чтобы охрана ничего такого не подумала!

Ладно, здесь не Мануильского биография.

Ну вот. Тамара Дмитриевна требовала, чтобы я выше поднимал пальцы и играл бы поотчетливей.

Довольно быстро я потерял всякий интерес к фортепиано, практически перестал заниматься дома и только за счет способностей сдавал экзамены на "Четыре с плюсом". Остальные предметы давались шутя. В основном были пятерки.

По остальным предметам у нас была Галина Павловна Сахарова.

Вот это было чудо. Счастье встретить такую первую учительницу. Настоящий старый интеллигент. Высочайшая профессиональная компетентность, невероятная любовь к ученикам, необыкновенная мудрость и такт.

"Брилльянты мои!" - так обращалась она к нам.

В третьем классе была у нас костюмированная постановка "Щелкунчика". Мне досталась какая-то роль глашатая с фанфарой. Дали мне горн. А Димке Бельтюкову не досталось, и ему свернули трубу из серебряной фольги. Он был несчастлив. А я был счастлив. Вот тогда-то во мне и родилось нездоровое чувства кайфа от этого инструмента.

И когда в конце пятого класса мне предложили со скучного фортепиано перейти на интереснейшую трубу, то я сделал это с восторгом. (Дурак был).

Преподавал трубу мне милейший Константин Яковлевич Серостанов. Поначалу я занимался блестяще. Но когда понадобилась не только моя музыкальность, но и техника дыхания, дела пошли хуже. Дышать правильно - самое главное на духовых и в пении. Вот как раз этому меня не учили абсолютно. Это я понял только потом, в консерватории. Такая история. Учился в лучшей школе, а элементарным вещам не учили. Бывает. Понять бы мне и моим родителям это пораньше...

Классе в шестом я представлял собой довольно мелкое создание. Однако проснулся во мне могучий юмор. Я стал крайне остроумным, как мне казалось. Стал кошмаром всех учителей. Веселил свой класс на пару с сыном родителей из Большого театра Пашей Ягудиным. В дневнике моем поселились бесконечные замечания по поведению.

Если вечером мы с Пашей просмотрели творческий вечер Андрея Миронова, то можете не сомневаться, весь следующий учебный день шел насмарку. На всех переменах я садился за фортепиано, а инструменты были у нас в каждом классе, и исполнял один номер за другим. Учителям было трудно проводить уроки. Как они терпели нас - не представляю. Физик Владимир Сергеевич Герасенков нашел оптимальное решение. В начале урока он говорил: "Ну, Жуков-Ягудин, что там у вас сегодня?"

Мы выходили к доске и показывали какую-нибудь последнюю до ужаса смешную сценку, после чего Владсерг говорил: "Ну, теперь начнем урок".

Но высшим достижением безусловно было учреждение "Партии умеренного прогресса в рамках законности". Взяли мы эту партию из "Бравого солдата Швейка" Гашека. Нам, тогда уже старшеклассникам, поручено было в красных повязках дежурить по школе. Вот на этих повязках мы и написали: "Партия умеренного прогресса в рамках законности" и начали в них дежурить. Наша классная руководительница Ирпа (Ирина Павловна Шестакова) была в шоке. Она даже не смогла произнести своей коронной фразы "Тихий ужас!" Видимо ужас был хуже.

Она, ничего уж не будучи в состоянии говорить, сняла с нас эти повязки, вызвала родителей и шепотом говорила: "Вы понимаете, что это такое? Партию они открыли! Это страшно! Вы меня понимаете?"

В те времена была одна партия, и сторонники всех конкурирующих фирм могли конкурировать с КПСС только в тюрьме.

"Ирина Павловна, это же Гашек!" - говорила ей мама.

"Какой Гашек? Партию говорю я вам, партию они учредили!"

На этом недолгая история нашей партии прервалась навеки.

В школьные годы я был изрядным спортсменом. Бесконечный футбол до и после школы. На переменах, на улице и внутри самого здания - мячиком для большого тенниса возле физкультурного зала. Что творилось на этом пятачке, когда собиралось человек по тридцать молодых кабанчиков! Страсти, вопли на всю школу! Как нас терпели?

Два года я серьезно увлекался настольным теннисом. Прям болел. Даже хотел стать спортсменом. С трудом, но разум восторжествовал, и я остался музыкантом.

Лето в эти годы я проводил на море в Анапе, играя в духовом оркестре на трубе. Это было бесплатно, весело. Было много спорта. Там - в пионерлагере "Волна" - я первый раз дружил с девочкой. Было это так.

Вожатая Ира приказала мне срочно научиться танцевать бальные танцы и занять первое место в конкурсе пионерских лагерей Анапы. В партнерши мне была выдана девушка Марина. Она серьезно занималась танцами. Мы репетировали с ней в тихий час и заняли первое место, а потом ходили за ручку. В Москву мы возвращались поездом - целый пионерский лагерь. Марина передала мне свою фотографию через подружку. Больше мы не встретились. Странно. Ведь чувство было взаимное.

А вот первая моя любовь, протекавшая задолго до встречи с Мариной, была классической - неразделенной. Было это еще в 8-9 классе. Я - мелкий шпындрик - долго тайком провожал, замирая от страха и любви, нашу новую одноклассницу. Кончилось, правда, все это трагикомически. В один прекрасный (или ужасный) день я был застигнут предметом моей страсти на месте преступления - провожающим ее на расстоянии. Девочка подозвала меня. Я подумал: "Все! Будем дружить!" Но услышал я такую речь, что просто опешил. Прелестница потребовала немедленно прекратить мою любовную деятельность (т.е. провожание). В противном случае она пригрозила, что пожалуется на меня в комсомольскую организацию!

Мои чувства были оскорблены вдвойне. Отказ в любви - это раз. Два - это то, моя Джульетта оказалась матерым не по годам бюрократом. Пустила мое чувство, так сказать по казенной линии.

Я был безутешен день или даже два. Плакал навзрыд в спинку дивана, отвернувшись от жестокого мира. Однако бюрократизм отказа как рукой снял влюбленность. Может, девочка была великим психологом и так искусно и быстро погасила докучливую страсть? Когда настала пора поступать в консерваторию, мой педагог по трубе, не сумев научить основам дыхания, отправил меня в город Горький (Нижний Новгород) в тамошнюю консерваторию. Таким образом, один из самых талантливых учеников в классе был сбагрен на периферию. В Нижнем у нас были родственники, которые приняли меня, как родного. Вступительные экзамены я сдал блестяще, был на первых ролях. Однако чувствовал себя декабристом, сосланным в ссылку и с тоской смотрел на поезда, уходящие в Москву. Я понял, что на учителей рассчитывать нечего и решил сам научиться играть на трубе. Дело пошло. А тут еще появился новый педагог - Павел Гринько. Он доверял мне, вдохновлял. Спасибо ему!

Ко второму курсу я вошел во вкус общаги. Сколько впечатлений дала мне комната №38 с яркими персонажами - баянистами Березкиным и Ермаковым! Напишу отдельную книгу о них. А добрейшие братья-близнецы Пресняковы по прозвищу "Кабаны"! Их не забыть никогда. Естественно появились у меня знакомства и среди девушек. Еще на абитуре я издалека увидел свою будущую жену. Но подойти сразу к недоступной красотке с длинными кудрявыми волосами, тусовавшейся со старшекурсниками, не смел. Я был дитя тогда. Молодость кипела. Однако к концу 2 курса я понял, что надо возвращаться в Москву, иначе останусь в Горьком навсегда. И я пошел сдаваться в армию - в московский Оркестр Министерства Обороны, где у Анны Даниловны Артоболевской были знакомства. Так я вернулся в Москву.

Армия моя началась с того, что светлым днем 5 июля 1985 года я встретил на городском сборном пункте призывников своего друга на всю жизнь - Ивана Соколова.

Мучительно прошли 2 года рабства, смягченные замечательной дружбой с Иваном, и я вырвался на свободу. Две великие женщины - Анна Даниловна Артоболевская и Людмила Ивановна Соколова перевели меня в Московскую консерваторию. Кланяюсь им в пояс.

В один из последних дней в армии меня позвали к телефону из комнаты художника, где я - последний дикий дембель - коротал время. Звонила из Нижнего однокурсница Светочка Суровцева (та самая) - узнать, как у меня дела. Я поехал в Нижний за документами, и мы гуляли с ней ночью в облаках июньского тумана и расцветающей сирени.

Потом Светочка приехала ко мне встречать Новый 1986 год. С тех пор мы вместе. А том же году не стало моего отца.

Учась в московской консерватории, я работал в Детской музыкальной школе - учил детей играть на трубе. Увлекся джазом, играя в ансамбле "Фонограф" у Сергея Жилина. С первой написанной мною песней "Хочу все сразу" наша солистка Алла Сидорова завоевала гран-при на конкурсе в Ялте.

В 1989 году началась у меня эпоха старинной музыки в Московском Баховском Центре у Сергея Мясоедова. Потрясающий Бах! Мы переиграли все оратории. Как трубач я достиг максимальных высот, исполняя 2-й Бранденбургский концерт Баха. Выступали мы в лучших залах. Я был не только солистом-трубачом, но и клавесинистом, дирижером и даже директором, организовав гастроли оркестра в Грецию и в Италию. Параллельно я закончил аспирантуру.

В 1990 году Светочка родила мне сыночка Дмитрия. Запоем я написал цикл стихов "Лето", вдохновленных им.

В 1995 году я сыграл сольный фортепианный концерт из сочинений Шопена в Институте мировой литературы.

К началу 1996 года Баховский Центр стал сдуваться, и я начал работу председателем профкома в компании "Евроклимат". Здесь же я стал актером и режиссером театральных спектаклей, тренером футбольной команды, специалистом по связям с общественностью, маркетингу, организатором туристических поездок и не знаю еще кем. Объездил полмира. Научился объяснятся языках на четырех. В этот же период я написал около 30 песен.

В 2003 году я издал свою книгу "Сияние золотой трубы", записал 3 компакт-диска: "Поздравляю", "Любовь в стиле боссанова", "Мужские романсы". На радио России под новый год крутят мою новогоднюю песню.

С 2004 года делаю концерты из своих песен в клубах Москвы.