Итак, летом в пансионате "Кристалл" работала одна женщина. Женщину звали Шура. Было ей тогда лет тридцать с небольшим. Типичная хохлушка, что называется в теле. Бойкая, веселая, роботящая, простая и добрая. Правда было в этой доброте что-то от безразличия. Не то что красавица, но и, как говорится, не обижена Богом. Только вот личная жизнь у нее все никак не складывалась. Правильнее даже сказать все время раскладывалась. Да и как могло быть иначе.
Видно не была она рождена жить с одним мужчиной. Не то, чтобы и распутная, а, видно, удержаться не могла. Особенно, если подвыпьет. И получаются дети. На тот момент, который я описываю, их уже было двое: старшая девочка лет двенадцати с важным видом и вечно заложенным носом - Валя. И младший -Коля. Будущий "друг мой Колька". Дети все удавались не в Шуру, а в отцов, и все были разные.
И вот случилось так, что родился еще один ребенок - мальчик, названный Димкой. Родился он где-то в начале южной осени.
Шурина мать категорически отказывалась приниматьу себя в Береговом дочь с очередным плодом очередной Шуриной случайной любви. Уж больно противоречил Димка всем деревенским моральным устоям и взглядам Шуриной матери. Достаточно Вали и Коли, считала она. Но жизнь считала по-другому.
Шура, как истинно природное явление, после родов сразу же продолжала свою обычную деятельность хозработника в "Кристалле" и свою обычную жизнь. Пансионат выделил ей на лето под жилье крытый брезентом старый прицеп от грузовика. Когда появился новорожденный, то прописался там же. Шура время от времени приходила, кормила дитя грудью, укачивала и опять уходила по своим, не терпящим отлагательства делам.
А тем временем наступал ноябрь. Даже в Бетте - как говорится, не май месяц. Начинались ветры, дожди, холодные ночи. И вот в один из таких ненастных вечеров Феликс Михайлович Козубовский, проходивший к своей калитке, услышал какой-то жалобный детский стон. Стон это, похоже, раздавался из стоявшего напротив его дома, старого прицепа. Дед обошел прицеп, приоткрыл брезент: крик явно раздавался отсюда и становился все более и более истерическим. Видно издававшему его ребенку грозила серьезная беда.
В прицепе не было видно никого и даже непонятно было, где ребенок, издававший отчаянные крики. Дед с трудом забрался внутрь прицепа и увидел, что крошечный сверток с завернутым в него младенцем завалился между лавкой, с которой, видно, упал, и бортом машины. Младенцу было трудно дышать. Из последних сил он издавал пронзительные крики, пытаясь спасти свою жизнь. И это ему удалось.
Удача в лице Феликса Михайловича оказалась на его стороне. Ошеломленный Дед дрожащими руками вытащил младенца из западни и понес его к себе в дом, чтобы обогреть и успокоить. Так Димка и поселился у него, как оказалось - надолго.
Вскоре, благодаря усилиям Деда, была обнаружена Шура, ребенок покормлен и успокоен. Однако, никаких гарантий, что дело для младенца кончится положительно в дальнейшем, не было. Как уж там все утрясалось дальше, мне доподлинно неизвестно, но результат был следующим. Шуре Феликс Михайлович предоставил возможность жить в своей летней кухне, где она стала ночевать и приходила кормить Димку, а в остальное время ребенок находился на попечении Деда в его большом доме.
Через некоторое время мальчик стал для Деда абсолютно родным. Таким образом старик то ли усыновил, то ли увнучил мальчика. Во всяком случае стал ему самым настоящим дедом.
Когда мы появились в Бетте, Димке было уже года полтора. Он называл Феликса "Дека", ходил абсолютно голый по всей территории дедова дома и вокруг, оставляя в самых неожиданных местах свои какашки и чувствуя себя кем-то, вроде наследного принца, которому позволено абсолютно все, и любая выходка которого, включая даже эти вонючие подарочки, вызывает только всеобщее умиление и восхищение.
Феликс Михайлович буквально млел от малыша и ничего замечать не желал. В год нашего приезда в Бетту в летней кухне у Шуры уже частенько появлялись ее старшие дети. Сама она старалась помогать Деду по хозяйству, готовила борщи и порой приносила из пансионатской столовой кое-какую провизию, остававшуюся от отдыхающих, которую ей выдавали из сочувствия к ее многодетности и одиночества. Тогда тетя Шура приносила большую кристалловскую кастрюлю, наполненную, скажем, котлетами и гречкой к Деду и комила всех многочисленных обитателей его дома, включая нас. Была в этом какая-то толи советская, толи русская широта души.
« ГЛАВА 5 ПОВЕСТЬ БЕТТА. ГЛАВА 7 »
